Интервью с Флаке для "Spiegel Online" (18. 02. 2008)

Мне не хватает ГДР

Sex Pistols по Вест-радио, панк-концерты и литры пива: так в восьмидесятые на задворках ГДР расцветал панк-рок. В то время Флаке, клавишник Rammstein, был в самой гуще событий. Со своей тогдашней группой Feeling B он создал и выпустил практически первый в ГДР панк-альбом.

Флаке, чьё настоящее имя Кристиан Лоренц, родился в 1966 году в восточном Берлине. С 1994 года он клавишник группы Rammstein. В 1983 он, вдохновившись записями Sex Pistols и Stooges, организовал с тремя своими друзьями группу Feeling B, одну из самых популярных панк-команд в ГДР. Их анархический настрой и абсурдные тексты были настолько популярны, что в 1989 году они получили право записать альбом на официальном музыкальном лейбле ГДР – Amiga, и стали тем самым первой панк-группой, получившей подобное право.

Недавно Флаке откопал старые записи Feeling B и выпустил альбом под названием «grün & blau»: CD и книгу с историей группы. Сегодня он рассказал нам, каково это было – играть панк-рок в ГДР.

Иногда люди задают мне вопрос: возможно ли было подросткам в ГДР достать себе записи западных музыкантов. На самом деле можно было: в начале восьмидесятых как раз сложилась такая ситуация, что молодёжь могла втихаря слушать панк.

Раз в неделю по Вест-радио выходила в эфир программа английского ведущего Джона Пила (John Peel). Слушать её было нашей святой обязанностью. А потом появились передатчики радио западного Берлина и RIAS 2, тоже западной радиостанции, где каждый вечер играли рок. То, что крутили на наших, ГДР-овских радиостанциях, никто не слушал. Я, во всяком случае, не помню никого, кто бы слушал Ostradio.

Мои самые хорошие воспоминания о тогдашнем панк-роке связанны с вечеринками: там, конечно, не было никаких ди-джеев, мы даже слова такого не знали. Мы просто устраивали праздник в чьей-то квартире, заводили кассеты с любимой музыкой, иногда пускали целый альбом без остановок. Так было и с "Never Mind The Bollocks, …", первым услышанным мной альбомом Sex Pistols. Я помню всё это так, как будто это было вчера: мы долгое время просто знали названия групп, но никто из нас ни разу не слышал их, и это имя - Sex Pistols – носилось в воздухе.

После того, как я послушал этот альбом, мне безумно захотелось играть в группе. И мне было всё равно, какую музыку мы будем делать, главное было – достать собственный инструмент. Пока у меня его не было, я играл в христианской группе, выступавшей в церквах, мы играли блюз-рок. Во время репетиций я мог только сидеть рядом, слушать как они играют и пить пиво. А на концертах мне одалживали электро-пианино. В то время многие группы играли и репетировали в церквах. Церковь тогда была вне закона, и поэтому многие панк- и блюз-музыканты играли во время богослужения.

Полиция – наизлейший враг

Мой отец понимал и отчасти разделял мою эйфорию, связанную с панком, потому что в своё время он сам играл джаз. А по тем временам это было под ещё большим запретом, чем в наше время панк. Когда-то отец купил мне орган «Weltmeister». Этой штуке тогда было уже лет 20, но она по-прежнему неплохо звучала. Он обошёлся нам в 2000 марок. Это были очень-очень большие деньги по тогдашним временам, если учесть ещё, что мой отец был инженером-конструктором, 20 лет к тому времени руководил предприятием и получал в месяц 800 марок.

В 1983 я встретил Алёшу и Пауля. Практически с момента знакомства мы уже не расставались: жили, были, ездили в отпуск вместе. Мы тогда наивно считали, что если ты собрал группу, то должен проводить с ней всё время.

Репетировали мы тогда в квартире в жилом доме. Играли мы безумно громко, и это сильно напрягало соседей. У наших соседей снизу были дети, и когда они ложились спать, соседи приходили к нам и говорили: «Прекращайте играть, пожалуйста». А потом во дворе появлялся наш общий враг, полиция, и наводил ещё больше шума, чем мы.

Для панков мы не были панками

Конечно, нашу музыку нельзя было назвать шумами. Мы были кучкой дилетантов, и в наших текстах творилась полная белиберда. По мнению панков мы вообще не были панк-группой. Они никогда не воспринимали нас всерьёз: с первых наших выступлений и до самого конца. Для общественных активистов, которые были, конечно, против нас, мы были самыми что ни на есть панками. Моя мама обобщала все группы, о которых узнала от меня и называла их «музыкой готтентотов»*. Она совершенно не представляла себе, что такое Beatles и что собой представляет хеви-метал – всё это для неё называлось одним словом – Готтентоты. И, конечно, так же точно считали чиновники.

Когда мы организовали Feeling B, панк-движение уже уходило с зенита своего развития вниз. Многие группы: Planlos, L'Attentat, Wutanfall, Tapetenwechsel – к тому времени имели уже многолетний опыт борьбы с системой. Они сидели в тюрьмах за своё творчество, бежали на запад. Мы же были совершенно безобидными. Я до последнего времени не знал, что в Штази было заведено дело на меня, а когда узнал, то тут же постарался достать его себе и почитать. Сейчас покажу вам мою любимую фразу оттуда: «Гражданин Лоренц опрятен, следит за собой, он вежлив. Правда, он носит джинсы, но всегда стиранные, чистые». Представьте себе: в личном деле из Штази написано про мои джинсы. Это так мило…

Когда у нас накопилось достаточно песен, можно было отправляться в маленький тур на выходные. В каждом городке был тогда свой дом культуры, короче говоря, зал, где можно было выступить. Каждое воскресенье там устраивали танцы, и зал всегда был полон народу. В 15 часов начинали собираться, а уже через час, в 16, зал набивался битком. В 17 часов начинали выступать группы. Обычно набор выступающих был такой: сначала блюз-рок, потом панки, и в конце вечера металлисты. Любители блюза и панка всегда составляли отдельную компанию. Очень часто в панк-рок приходили именно из блюза. Со мной всё было именно так. Когда я стал панком, я обзавёлся особым костюмом для выступлений: у меня была пионерская пилотка и короткие джинсовые штанишки.

Почему я должен был платить за вход? Вы что, сумасшедшие?

Воскресные туры всегда проходили по одной и той же схеме: сходились мы рано поутру, потом пиво пили, конечно, потом все запихивались в грузовичок, затем шесть часов тряслись до места выступления и пили пиво. По приезду на место мы снова пили пиво. Потом кушали, готовили сцену и опять пили пиво. Во время выступления мы тоже пили пиво. А вот уже после него – водку… Так мы напивались до полусмерти, алкоголь на востоке был единственным общедоступным и недорогим продуктом. Мы выпивали столько, что я потом ничего не помнил. Сохранились фото с концертов, где наш вокалист Алёша, абсолютно пьяный, с микрофоном в руках, лежит прямо на сцене и спит непробудно.

Люди в зале испытывали шок, особенно если видели нас впервые. Они начинали швырять в нас кружки с пивом. Я могу их понять: у нас была уйма концертов, на которых мы успевали сыграть только первую песню, после чего наш Алёша нырял в кулисы и больше на сцену не выходил. А бывало и такое, что на нас падали плохо прикрепленные нами же декорации, а иногда, бывало, публика уходила почти сразу после нашего выхода. Мы играли ужасно, и это нас в глубине души удручало, особенно когда после выступления к нам подходили зрители и говорили: «За что я должен был платить? Вы что, с ума сошли?» Ну что мы могли на это сказать? Они были правы. Но что странно: людям был нужен этот кусочек хаоса. Наши выступления их тревожили, потому что всё остальное было слишком правильным и опрятным, чтобы тревожить, а от нас они никогда не знали, чего ожидать. Позднее на наши концерты приходили и по 1000 человек.

Честно говоря, заработать себе на достойную жизнь у нас получалось только после падения стены, да и то не очень долго. До этого денег едва хватало не на жизнь, а на существование. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, мы делали серёжки из серебрянной проволоки и продавали их. Или кто-то из нас крал простыни. Мы красили их и шили из них кофты.

Придурок из Штази делал бутербродики - мы отрывались

В конце восьмидесятых нас стали спрашивать: не хотим ли мы записаться на лейбле «Amiga». Всё это происходило перед самым развалом ГДР. Возможно, шишкам в руководстве хотелось тогда выглядеть демократичными, открытыми для нового. Как бы то ни было, мы стали первой панк-группой в ГДР, которой разрешили записать альбом. Это было очень здорово!

Мы сидели в студии, в которой сам Manfred Krug записывался. Там была команда высокопрофессиональных звукотехников. Они не совсем понимали, что нам нужно, и тогда мы притащили с собой аудиокассеты со всякой злой музыкой, вроде Laibach. Тогда-то они и поняли, что такое настоящий ритм.

В студии мы могли делать практически всё, что хотели. Мы приглашали к себе панков, которые у нас исполняли роль хора (попросту мычали), устраивали прямо в студии вечеринки, но рядом с нами всегда сидел жирный придурок из Штази и мазал себе бутерброды. А когда наступало 11 вечера, нам говорили: «Так, всё: сворачивайтесь, уходите… и свет выключите!». Вот так, по часам, писалась рок-музыка. Пришло время – уходи, и неважно: закончил ты песню или ещё нет.

Потом была эта смена политической системы. К тому времени мы, к счастью, уже обзавелись поклонниками. Их, конечно, было много, но достаточно, чтобы ради них поехать куда-то и дать концерт. Хотя на востоке мы уже никого не интересовали: всем теперь хотелось слушать и лицезреть западных музыкантов. Однажды мы рискнули выступить на западе, дело было в клубе в Нюрнберге. Туда пришли 8 человек.

После переворота всё погибло

В принципе, мы распались в одно время с "Die Skeptiker", "Sandow" и большинством других восточных панк-групп. В следующие после падения стены годы всё так и оставалось мёртвым. Со сменой политической системы, мы потеряли ориентацию, мы потеряли своего врага. Мы понимали, что если мы и будем продолжать играть весёлые песни, вроде "Die Ärzte" или "Brieftauben", мы будем никому на западе не нужны. Мы подумали, что если сделать что-то по-настоящему серьёзное и брутальное, это было бы чем-то новым для людей. По крайней мере, мы бы пощекотали людям нервы. Собственно, так и появилась идея с Rammstein. Вся эта жёсткость и грубость были для нас наиболее удачным способом остаться себе верными в музыкальном плане и противопоставить себя всему тому музыкальному мусору, который делают англоязычные группы.

На востоке, кстати, всё было не так уж плохо, жаловаться не на что. Жизнью своей мы были довольны и при социалистическом режиме. Мы были свободны делать, что хотим, мы не боялись смотреть в будущее. По-моему, всё было замечательно. Со стеной тоже всё было понятно: на ней же ясно было написано «кто совершит попытку перейти на другую сторону – будет расстрелян». По крайней мере у нас было из чего выбирать.

В молодости я стоял перед нелёгким выбором: я категорически не хотел идти служить в армию. Но по закону я был обязан, а уклонение каралось тюрьмой. Но всё-таки, я поступил как хотел, и не пошёл в армию. Из-за этого я был лишён возможности получить образование и стать врачом, как мечтал тогда. Это был мой свободный выбор. Для меня свобода – это когда у тебя есть возможность поступить так, как считаешь нужным. И на востоке это было. А сейчас с этим капитализмом вокруг столько грязи: большинство тратят время на глупости, только чтобы заработать денег. Меня это раздражает.

Мне до сегодняшнего дня очень не хватает самой ГДР. Не хватает даже больше, чем тогдашних групп.


Benjamin Maack


*Готтентоты – народность южной Африки, относящаяся к наиболее нецивилизованной части коренного населения.

//Перевод DSHF//